Я подумал, что все мы - носители информации. И начал размышлять: а какие? Люди ведь все разные, верно? Двух одинаковых уж точно нет, как ни ищи. Даже если они близнецы. Всё равно. И я стал представлять: вот тот дядька - граммофонная пластинка. Плоская и чёрная. На ней - песня "Валенки". Одна на всю сторону. Зато на 78 оборотов. Дядькин сын не обязательно пластинкой будет. На первый взгляд его сын похож на газету. Да и на второй тоже. На тонкую такую. В два листа.
Раньше такие на подтирки пускали, а теперь даже этого не делают. Теперь их просто не покупают. А кое-где и не продают. Брезгуют. И вовсе даже не в соседе дело, что сын газетой оказался. Так вышло. Известное дело: кому музыку вынь да положь, а кому и лыко в строку в самый раз. Сосед вон, у них, поглядите: тоже пластинка. Только виниловая. Добрая такая пластинка. Со сказками для детей. Хотите верьте, хотите как хотите, но он и не в курсе, что у соседа сын - газета. Знаете, он даже киоски "Союзпечати" всю жизнь стороной обходил. На всякий случай. И был прав.
А вот та женщина, что идёт навстречу - магнитофонная боббина с самопальными записями Высоцкого. Женщина она решительная, любит компании, петь под гитару и маринованные огурцы. И голос у неё хриплый. Она думает, что когда поёт, очень похоже на кумира, но это не так: у неё просто хронический насморк и полипы. Зато боббины четвёртого размера. И магнитофон "Рекорд".
Этот - книга. Тонкая. Вот тот - потолще. И с картинками. Рядом - без картинок, но с голубой обложкой. Тот - Гроссбух. Он всеми заправляет. Или думает, что заправляет.
Девица с длинными ногами и прыщавым лицом - школьная доска. На ней кто только мелом не писал. Потом стирали, конечно. Неумело. Видавшей виды тряпкой. Но следы от мела всё равно оставались. А вот от записей - только неясные фрагменты букв. Она симпатичная, хоть и с прыщами. Но с ней скучно. Прыщи пройдут, а поговорить всё равно будет не о чем. А что на доске когда-то было написано, то давно прочитано. В четвёртом классе.
Видите - вон там... нет, чуть левее... это идёт флешка. Она втыкает в компьютеры, носит бороду и свитер. А рядом - CD-диск. Блестящий такой, нарядный. С клубной музыкой. Жаль, что выходит из моды.
Ах-ах, за всем и не успеешь! Глядите: буквы бегут! Прямо на здании. Справа налево. Светятся. Но несколько мгновений - и нет их. Короткая жизнь у бегущей строки. Куда ей до долгожителей, таких, например, как Британника. Или Большая Советская...
А вон, посмотрите, солидный такой, в мерсе важно едет. Съёмный диск на терабайт. В общем, жизнь удалась. У него, как понимаете, дела, он на съём поехал: совсем рядом, буквально за углом, жмётся кучка дискет. Некоторые с вирусом, кое-кто нет. Есть и чистые. Пусть съёмному диску повезёт. У него было тяжёлое детство и непростая юность. По крайней мере, он так рассказывает. На самом деле, в детстве он был тремя буквами на заборе. Всего лишь.
Разные мы, носители. На одних как с рождения музыку закатали, так они и крутят её, словно пластинку, пока шипеть и заедать не начнут. Ничего свежего. Всё те же "Валенки". Женщине с хриплым голосом, правда, подфартило: на её боббину три раза музыку переписывали. Сначала на ней был Петя, потом - Вова и Николай. Плёнка всё ещё цела, если не считать мелких склеек.
Разные мы. Но одинаково жадно впитываем в себя, делимся, хрипим... Шипим и устареваем. Кто раньше, кто как. Приходит время, некоторых по-человечески оцифровывают: ставят цифры, а между ними - чёрточку. Кое-кого переиздают. Большими и малыми тиражами. Бывает и такие, что без памяти сгинут. Что были, что не были, всё едино: некому их читать. И слушать некому. И необязательно текст плохой или музыка никудышная. Просто не случился рядом грамотный человек с тонким слухом. Чего только в жизни ни бывает, согласитесь. Даже одиночество.
Носимся, носимся по жизни. Декламируем, читаем про себя, поём хором и в одиночку, в минуту просветления молчим, нередко материмся. Матереем, опять же. И опапеваем.
Носимся. На то - носители. Понимать надо.
