Конец 50-х — начало 60-х. Черкассы. Мне лет 6-7. Эта женщина почему-то запомнилась мне. Высокая, с темным медным лицом, на котором светились неистовые светлые глаза.

Темные волосы расчесаны на прямой пробор и уложены сзади куцей «корзиночкой». Какая-то странная была у нее походка: словно она марширует, проглотив палку. Алена поворачивалась всем корпусом, а руки неподвижно висели вдоль большого тела. Голос у нее был зычный. Я боялась ее, и, увидев на противоположной стороне улицы, замирала. Звали женщину Аленой. Она была городской сумасшедшей. Но, мне кажется, те, кто так считали, ошибались.

Алена останавливалась, увидев шедшую навстречу женщину. Обойти Алену было невозможно.

— Полковница!— зычно кричала она тем, кто был постарше — Дай рупь!

— Капитанша!— кричала она молоденьким женам расквартированных в городке военных,— Дай рупь!

Это было крикнуто так грозно и требовательно, что обычно женщины суетливо кидались к своим сумкам в поисках рубля. Вряд ли все они были полковницами и капитаншами. У кого-то муж состоял в майорах, а молодые офицеры— мужья « капитанш», скорее всего, дослужились только до лейтенантов. Чувствовалось, что Алена четко разбирается в иерархии. В этом требовании о выдаче рубля содержалась скрытая лесть, поэтому, наверное, жены военных и не отказывали Алене.

В конце нашей улицы, засаженной тополями, располагалась офицерская столовая. Запах в ней был особый: пахло прогорклым маслом, спиртным, табаком, каким-то специфическим «военным запахом» сукна и сапог. Иногда мама давала нам с сестрой кастрюльку и немного денег. Мы приходили в столовую и покупали «на вынос» гречневую кашу с котлетками. Повариха поливала кашу оранжевой густой подливкой. Сестра заворачивала кастрюльку в газету, аккуратно ставила ее в авоську, и мы отправлялись домой, осторожно прижимая к животу посудину в предчувствии вкуснейшего угощения. Гречка была редким блюдом, а котлеты существенно отличались от домашних: в них было много хлеба и лука. Поэтому они казались необыкновенно вкусными.

Алена изредка заходила в столовую и, остановившись на пороге, громко сообщала присутствующим:

— Товарищи офицеры! Сейчас спою вам песню. Спорим на 100 рублей, что она вам понравится!

Присутствующие, сидевшие за столиками, сначала замирали. Потом слышался смех.

— А если не понравится? Ты мне дашь 100 рублей?

— Понравится.— Серьезно говорила Алена, и прямо у порога начинала петь громовым голосом «Интернационал». Офицеры замолкали, некоторые даже вставали, вздыхали и с суровыми лицами лезли в карманы за деньгами. Алена молча обходила зал, держа перед собой большую ладонь. Собрав деньги, она удалялась.

Вскоре известие об исполнении Интернационала стало известно в военном городке, и эта шутка больше не срабатывала. Но теперь Алена уже не пела, а, войдя в столовую, громким голосом кричала: «Товарищи офицеры! Встать! Смирна! Алена идет!»

В зале на мгновенье возникала тишина. Вздохнув, офицеры лезли в карманы за деньгами. Алена торжественно и молча обходила столики, собирая дань.

Прошло больше 50 лет, и однажды я спросила сестру:

—А помнишь Алену? Она и вправду была сумасшедшая?

— Она была медсестрой на войне, а потом ее сильно контузило, и она стала инвалидом.